Стоял погожий среднегодичный день. Из тех, что воспевают однополо настроенные поэты. Соцветия пастернаковской лирики.
Глубоко за пазухой рукастого дерева сизая птаха голубь растлевал другого голубя гортанным воркованием. Хорохорился, дыбился, вышагивал маршики. Затем неловко соскользнул сучковатой лапкой и грянулся оземь. Там, среди подсолнечной шкорлупы да желтушных окурков он и окочурился, заставив завошколупиться трупных червячков.
Оставшийся в одиночестве второй голубь как-то даже не заметил пропажи возворкователя. Его лупоглазый клюв сосредоточенно поедал картину страсти за окном обычного панельного дома.

— Еби меня, мой фюрер, постанывает слегка сутулая Екатерина Семеновна. Ее студенистое тело раскорячилось звездой на усталом советском диване эпохи Брежнева.

И веселый усач Антон Петрович наращивает темп фрикций. Придерживается канонов арийского фильма. Того самого, что мелькает кадрами на экране зашарканного Грюндика.

— Йа йа, супЕрр… Даст ис фантастиш…

Антон Петрович старается. Не обращает он внимания на пернатых зрителей. Знай себе, похлопывает по сдобному заду Екатерину Семеновну да в усики улыбается. Кончил в тело и замер погодя.

— Перекур, молвил, за беломориной потянулся.

Екатерина Семеновна потянулась, залупила зевок во все ротовое отверстие, погладила растущее брюшцо. Некоторое время ей снилась рыбалка и отставные полковники, которые дергали ее за чулочные стремена. Затем она проснулась и вся на сносях заторопилась в ванное отделение.
Вспыхнул свет и обнажились закрома омывальни. Во тьме таких помещений всегда творится насекомий вертеп. Вот и сейчас зашаркали пугливыми ножками тараканы под плинтус. Два паука-крестоносца бросили насильничать вялый муший труп и заняли позиции в углах. После етого стало покойно и дремотно. Екатерина Семеновна укрупнилась посреди ванной комнаты, рассупонила ноги и натужилась. Из ее потаенных недр вылезла маленькая лысая личинка Виктора Антоновича Седько. Послышался глухой удар темечка о кафель, который округлился криком младенчика. На полу копошился и требовал сиську Витя.
Ах, как быстро летит время, времечко, молвила Семеновна Екатерина и отлучив дитя от сиськи вышла в залу.

— Сынуля, молвил Антон Петрович. Вытер тыльной ладонью пивную пену и закусил щучьей головой.

— Ну, в добрый, говорит, путь.

И стремительно набирающий в росте Витенька, надев изношенные сандалики старшего брата Максима Седько, засеменил к двери. Оглянулся на секунду, залипнул на то, как его отец принялся сношать матушку в позе номер 34 и вытиснулся на лестничную площадку.
Здесь его куцые ушки засвербились звуками нового мира. Ярко и красочно. Суетно и хлопотно. Кипит, шумит и видоизменяется мир. Витенька зашаркал по ежовым ребрам лестницы и на следующем этаже познакомился с Севой Поддубным.

— Твой папа – усач и алкаш, сказал Сева и они напрочь подрались.

Затем они решили написать похабное слово на стене. Но после математической конструкции ХУ их погнал прочь седой лифтер Иван Леопольдович Акенфельд.

— У-у, щеглы, махал лифтерским тросиком Акенфельд.

А на следующем этаже они уже курили первую сигарету, нахально укрывшись за мусорным ящичком. Этому их учил более старший товарищ. Костя Радуга. Смешной такой гопник с впадиной меж зубов. К ним присоединилась и младщая сестра Вити – Оксана Антоновна Седько.

Вереница этажей прибавляла отрочьих курчей на тестикулах Вити. Первые драчки и бодыльный драп.

На четвертом этаже он был нещадно затянут моложавой укладчицей Маргаритой в квартиру. Где и возмужал. Вышел гордо. Зачем-то побрил подмышки и мошонку.

На третьем этаже сыграли свадьбу Оксаны и приблудившегося птушнега Акулы. Под свадебной фатой лукаво улыбалось растущее пузцо.

Затем и Витя сыграл свадьбу и тут же развелся. В квартире кредитного типа осталась нервная мать двоих дитя со стервозными носовыми пазухами.

Но вот уже и квакнул замок домофона. Улица, скамеечки, бабушки да семечки. Тут тебе и простор и место для выгула усталых пяток по осенним шебуршным листьям. Печально скрипела качель, наркоманы в песочнице трудно пристраивали кривые иглы в артерии. Эту скопель уравновешивал позитив пернатых мамочек с колясками, раздолье тридевятых королевств да тьма веселых предначерств для алчущей души.

Витя выбрал столик с воблой, домино и странными товарищами. Ну а что ж? Рядом и баба Валя и Сельпо. И мобильник с мини-оперой.

А на седьмом этаже примыкающего дома слепой старик Святослав Твердохлебов щурится в оптический прицел. Снимает неловких пьянчуг, жарких сифилитичек, промозглых старцов, усталых марафонцев одним ловким движением указательного пальца.

Вот и Витя не успел поставить рыбу. Глухой хлопок и он среди ветвей. Чувствует, как домогается к нему важный голубь. А Витя холоден. Поедает лупоглазым клювом картину за окном панельного дома, где веселый усач брюхатит сдобную бабу.

Глава 1.

«You so nasty girl…» голосили смуглястые певички Destiny Child.

Совершенно не соблюдая ритма песни, рвань фантиков ангажировала суховатую лежбь листьев на фокстрот. Весьма стандартная паустовская осень.

Не обращая внимания на ети шашни суровый дворник из солнечного Вахдата, сгребал танцующих в братские кучки.

Не хватало подробностей, стилизации и вычленения. Весь мир за окном гостиницы сливался в вязкую кашу.

По-прежнему суетливо сновали машинки, перемаргивались светофоры. Торопливые пешеходы-дрозды спешили куда-то. Куда? Зачем? Скопище статистов неудачников.

Алла влипла лицевой присоской в стекло, отчаянно боролась с приступом скуки. Все ей казалось, что заоконьи земли застыли в однообразной позе. Отчаянно теребила она воображение на предмет раскрасить серость будней краской сказки:

Вот к угодьям равновеликой лавки Сельпо прибордюрилась серебристая кибитка марки BMW. Из нее вытиснулся квадратный паж и заспешил открывать дверцы. Гарцует, вытягивается по струнке, проявляет лояльность.

Появился пассажир. Крахмальная манишка угодливо сотканная верстальщиком тряпок Дольче. Сваровские запонки. В обувной утвари пассажира чувствуется уверенная рука сапожника Гальяно.

Важный такой, надменный. Клокочет в его грудном зобке спесь. Расступись холопоство, челобитствуй. Барин снизошел.

Но опустилась сзади объемная рука в стразах, и барин сник. Взяла его под уздцы тяжеловесная дама и повела в лавку отовариваться…

На етом воображение Аллы сдалось и закончилось. Она поспешила к атласному лежбищу, на ходу опрокинув стакашку тягучего Бейлиза. Разлеглась на мягких зовущих перинах. Закусила шоколадку. И потянуло ее в сон, благой и освежающий…

Мягкий толчок разбудил Аллу. С лица скатился сморщенный клубок критических трусиков. Ето было ее нижнее белье. Утерянное безвозвратно, не найденное никакими усилиями.

Она подняла глаза и застыла. Педикюр ее ухоженных ног скукожился птичьими лапками от страха. Пыльная решетка вентиляционной трубы скалилась открытой пастью.

Там, в глубине, сидел востроносый человечек в цветастой рубахе и старательно наяривал короткий половой отросток.

«Шла аллюром Алла по алголовой аллее, алыми аллюзиями алопеции довлея.»

Говорил он с присвистом и характерной отдышкой. Слегка картавил и заикался. Оросив удивленный лик Аллы, он поморщился, убрал естество в потертые штанишки и сказал:

- Доброхуйствуй, прелестница.

Алла старательно вытерла разводы и стала закипать:

- Ты чего, говорит, творишь, йобаный, говорит, форточник, вот я тебе…

Поднялась на локотках, спесдоглазила левое око на человечке.

- Ты кто, блядь, спрашивает, такой, вообще?!

- Домовой, отвечает, не видно?

- Видно, что ты онанист и коротышка с неоформленным стержнем.

Нельзя сказать, что Домовой обиделся. Колкость Аллы он вообще не услышал. Заработали вентиляционные лопасти.

- Я чего пришел, говорит, ты столько томилась, напраслины возводила на жизнь, что мне было дано указание провести тебя мирами возможными. Чтобы ты поняла Суть.

- Какую суть?

- Поймешь по дороге. Подворачивай полы, забирайся ко мне.

Заинтригованная Алла затянула потуже ремешок на пуховом халатике и потянулась в выхлопную форточку вентиляции. Ничего, что по размерам не подходила. Форточка пустила ее в свои закрома без лишней спеси и гонора.

«Где-то, подумала Алла, я читала уже такое. Только там, кажется, был кролик с часами…»

- Проходи, пролезай вперед и двигай прямо, вспушился домовой, я буду тебя сопровождать сзади.

- Почему так, вскинулась Алла.

- Потом узнаешь.

Изогнувшись изящной кочергой, Алла припустила аллюром, цокая коленочками и локотками.

- Конц-конц, забормотал сзади Домовой.

- Что?

- Н-нет, н-ничаво. Конц-конц.

Алла ползла уверенно, оглядывалась по сторонам. Параллельно их движению шел еще один тоннель. Но был он полноростный, где можно было вышагивать прямо, а не ползти догги-стайлом. Впрочем, Домовому было виднее.

- Конц-конц.

Внезапно, под свисающими сосцами Аллы обнаружилась форточка в соседний номер.

- Стоп-стоп, скомандовал Домовой, секунду. Конц-конц.

Алла почувствовала на своей ягодице что-то теплое и слизкое.

- А-а т-теперь, ето будет первая, сказал Домовой, акция-ак-кац-ция.

- Гляди, говорит, вниз. И ц-цинкуй.

А внизу колосились солидные пенисы. Натужно важничали полнокровными головками. Гомонили увлеченно о своем, позвякивали Фаберже. Кое-какие имели и вовсе бриллиантовые яички.

Комната 1

Почуяв женское естество Аллы, пенисы вздрогнули, напряглись и потянулись в сторону вентиляционной шахты.

Всяческие меркантильные мысли резко посетили Аллу. Знамо дело, каждая вполне девушка стремится найти доходный пенис с золотыми яйцами. Но они редки, разбросаны случайной ляпью по всей недолгой девичьей жизни.

В этой комнате скопилось их столько, что глаза теряли связь меж собой от обилия выбора.

- Чего же ждешь, охайница, говорит Домовой, дерзай, тереби свое счастье. Кольцуй мужа выгодного.

- Нет, говорит, стесняясь Алла, я так не могу.

Достав из кармашка халата девичьи принадлежности, она заспешила прихорошиться. Подвела струнки бровей, взбрызнула ароматом. Припудрила вялотекущую слизистую носовых пазух легким тальком кокаина. Собралась с духом и ринулась в комнату.

Услужливые пенисы подхватили ее алчное тельце, поставили на земь. Окружили и заобсуждали высоко экономическими терминами.

Уставший седомудый пенис рисовал график на огромном ватмане. Те, что помоложе, вальсировали сзади.

Вошла в раж Алла. Повернется кокетливо, поднаклонится заманчиво, губы облизнет совсем уж откровенно.

«Хочу етого, думает Алла, нет вот етого… Почему у нас запрещены гаремы из мужчин? Как трудно девушке выбрать мужа»

Аллу тем временем взвесили, обмерили все изгибы и росточки. Дотошно зафиксировали вместимость вагины и упругость ануса затейливым прибором. Пересчитали зубную рядность.

Затем бережно поставили на постамент и, уютно разместившись в шахматном порядке, устроили аукционные торги.

- Сто двадцать, кричит во втором ряду пенис с забавным ежиком на Фаберже.

- Сто тридцать три, кричит другой пенис, грузный и поникший.

Более всех активничает плюгавый и невзрачный с тремя алмазными тестикулами.
Залупкой машет, кучерья лобковые надыбил. На голос берет, гад.

В голове Аллы забрезжил рассвет.

- Что ето, блядь, здесь происходит, спрашивает она, ето вы так мне в мужья опосредованно набиваетесь или.

Торги прервали. Провели активное голосование, выдвинули парламентера.

- Твое деловое предложение, Алла, начал парламентер, выдать себя в качестве жены одного из нас – однозначно плохая сделка. Твоя комплектация, говорит, зафиксирована в смете. Ты – обесценивающийся актив. С годами твоя ценность будет падать в геометрической прогрессии.

- Поэтому, подводит итог, не ты выбираешь суженного-ряженного, а мы торгуемся за ряженного в твое суженое. На непродолжительный период времени. Это будет адекватная сделка, мы считаем.

Торги и гомон возобновились. Алле стало противно. Она обвела аудиторию ненавистливым взглядом.

- Бездушные останки скопцов.

И полезла в вентиляционную форточку.

Домовой грустно давил вазилин из тюбика.

- Ето зачем, заинтересовалась Алла.

- Во мне сейчас умер торгователь, сказал Домовой, не решился я сторговать себя на аукционе. Такую сделку упустил, бля.

- Да кому ты там нужен, хмыкнула Алла.

- Лот номер 2, послышалось снизу, плюгавый Домовой с волосатым анусом. Стартовая цена – 3.

- Ходу отседова.

Они свернули в параллельный тоннель и зашагали в полный рост. Шли молча. Алла думала о сучности пенисов, Домовой утешался неприкосновенностью ануса.

Немного погодя в соседнем тоннеле Алла увидела срамную девочку с мультяшными губами и чулками в ажурную клеть.

- Заветных три желания, исполнит мудрый Гудвин. И Элли возвратится с Тотошкою домой, напевала она сытным голосом.

Сзади волочилось разлапистое существо и вяло онанировало. Затем они скрылись за поворотом. Песня затихла на словах «Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной, дорогой непрямой»

Алла остановилась и долго смотрела вслед.

- Без комментариев, сказал Домовой.

Поймал проворного таракана, бросил в рот. С удовольствием захрустел сочным хитином и двинул дальше.

Впереди замаячил ажурный свет. Всевозможные световые блики играли в его спектре. Заманчиво и привлекательно.

- Ух, ты, бля, сказала Алла.

- Что, сказал Домовой, а это. Вот тебе и вторая комната. Надень очочки.

И протянул ей очки в гламурной оправе. Они пригодились весьма скоро. Сквозь розовые стеклышки свет приобрел мягкость и спелость.

2 комната

Комната была заставлена стендами и стелажами с яркими баночками и колбами. Были так же развесные порошки на электронных весах, сигаретки, россыпи разноцветных пилюль и даже отдельная ниша с филателистскими альбомами.

Над этим всем горела неоновая надпись:

« Косметика для души»

А промеж всего этого богатства сновала проворная толстуха в цветастой юбке и огромных золотых серьгах. Подойдет к весам, потеребит кнопочки да расфасует порошки по пакетикам. Затем метнется веселой тушкой к колбочкам.

Движения ловкие, осмысленные. По всему видать – влюблена в таинство дела своего. Остановилась, покопалась между лютиками и ромашками юбки, выудила гребень.

Гребень нахраписто вкусился длинными зубцами в смоль ее гривы. Некоторое время она чесалась, затем заметила Аллу:

- Вай-вай-вай, затянула, кто к нам пожаловал. Вижу-вижу, говорит, необходим тебе макияж на душевные морщинки. Совсем тебя истрепали похотливые пенисы…

- Спускайся же, скорее-скорее, ко мне. Не медли, душа на распашку, ветром невзгод треплемая.

Алла пригнулась да нырнула вниз. Полы ее халатика зацепились за сучки ржавых гвоздиков и обнажили покатые ягодицы.

- Конц-конц…

- Ну здравствуй-здравствуй, застрекотала толстуха, подойди ко мне девочка. Не бойся, не стесняйся. Будем глядеть на твои душевные неровности, латать карябинки и ушибчики. Сделаем улыбочку и просторные пустотелости в твоих эмоциях. Нельзя-нельзя грустить и заторачиваться на пустяшностях.

И тут же сунула Алле зеленую таблетку. Комната разлилась негой и покойностью

- Вижу-вижу, пользуешься ты косметикой для души. Но дрянная у тебя косметика. Из жопы таджика выуженная. Чувствуешь говнецом пованивает? Не чувствуешь? Нужно тебе осязательные чакры прочистить.

И сунула ей нюхательный порошок. Алла прочувствовалась, оглянулась довольно.

На экране демонстрационного проектора мелькала реклама пляс-воды. На фоне пластиковой бутылки Coca-Cola шагал тигр. Немного погодя он ускорился и побежал задорным галопом.

Алла вернула внимание на толстуху, но краем глаза заметила окончание – тигр иссох, живот его влип в позвоночник. Шерсть клочилась, глаза пучились. Вспыхнула и пропала надпись: « ОБНОН предупреждает…»

Когда она оглянулась на экран, тигр все так же весело галопировал.

- А вот филателия для истинных ценителей, сказала толстуха, заложи под язык и раствори в слюнках.

Алла последовала совету. Скоро она увидела, как у толстухи отвалилась левая половинка черепа. Обнажился пульсирующий мозг. Из него стали выпадать тяжеловесные мысли:

- Кушай-кушай, детка.

- Все в себя, все в себя.

- Подчиняйся, деградируй, отжимай в мой кармашек.

- Сдохни зомби.

«Осподя, да что же это, испугалась мысленно Алла, нет-нет-нет»

Ловким рывком она дернулась в сторону вентиляционной форточки, опрокинув постамент.

- Дрянь такая, вопила толстуха, ты еще вернешься ко мне. Не раз.

Домовой сидел в окружении сколопендр. Пускал по кругу косяк и важничал философией:

- Вот скажем меньжи. Они бывают разные. Зависит от сорта косячных внутренностей. Если внутренности лживы и бутафорны возникает Мимоменьж. Ты думаешь, что он возьмет твое я и ты заплывешь за буйки. Выбросит тебя волнами осознания и ты пойдешь пророком по городам и весям. А меньж пробегает мимо, не цепляя. И ты понимаешь, что ето, сцуко, был мимоменьж.

- Пойдем-пойдем, дернула его Алла, скорее-скорее.

- Ну, что за спешка, бля.

Домовой не спеша поднялся и они продолжили ход.

Комната 3

Тихий рингтон звенящей тары они услышали загодя.

- Что это?

- Тих-тих, предупредил Домовой, это последний пророк поэтической мысли. Гений и ловелас. Сойдешь с ума от того, как он мягко стеллит паркет словесных соблазнов.

В комнате сидел всклокоченный волосами долговязый мужчина. Наливал себе в стакан, вскакивал, бежал к окну, прикуривал.

Пустив ноздрями сизую дымку, задекламировал:

Вкривь
Кровь
По кручинистым
Каппилярам.
Дивь.
Новь.
Финист ли ты?
Яйца по парам…

Алла заметила, как Домовой беззвучно шевелит губами, повторяя слова стиха.

- Эммануил Муторган, скривилась Алла, ну и поебень.

Характерно прочистила горло и сплюнула вниз. Попала в стакан поэту.

- Муза, моя муза, всполошился он.

- Ни секунды не потрачу на это говно, сказала Алла, ползем дальше. Оставим этого сластословца младым вагинам да бальзаковским климаксисткам.

Расстроенный Домовой записал окончание стиха на манжете, вздохнул печально и двинулся.

Все более Алла погружалась в себя. Думала нелегкое, переживала.

Ореол следующей комнаты проник в ее естество липкой патокой. Волнение и сбитое дыхание. Алла почувствовала зов плоти.

- Вот здесь будь осторожней, дарлинг, сказал Домовой.

Комната 4

Ее взгляд был перехвачен большими вдумчивыми глазами под кустистыми бровями. Задним ганглием Алла поняла, что рассудок потерян.

Высокий, наголо бритый самец, в атласной кремовой рубашке стоял посреди комнаты в пастельных тонах. Огромное ложе, приглушенный свет, Lounge, свечи и аромопалочки.

- Вижу, Алла, насколько тебя не оценили мужчины, забархатил самец, не поняли твоей внутренней красоты. А тебе нужно было всего лишь понимание.

По щеке Аллы заструилась теплая слеза, оставляя соленый след.

Самец поднял палец и провел по воздуху. Алла почувствовала, как слеза вытирается на расстоянии.

- Хочу, хочу, шептала Алла.

- Иди ко мне.

Дальнейшее плыло в похотливой дымке. Никогда в своей жизни Алла не испытывала такого удовольствия.

- А теперь мы возьмем некоторые игрушки и к нам присоединятся мои друзья.

Алла вырвалась из сладких объятий неги. Внутри опали яичники.

- Да, что ж такое, блядь, возопила она тихо.

Запахнула халат и засобиралась в форточку.

- Кудаты сладкая, говорит самец, у нас еще столько разврата впереди.

- Фпесду.

Домовой сношал случайную крысу. Увидел заплаканную Аллу, отбросил использованный трупик. Ничего не сказал.

- Я хочу вернуться, сказала Алла.
- Погоди, говорит Домовой, осталась последняя комната.

Комната 5

В этой комнате Алла увидела себя. Она стояла на коленночках и соображала старательные оральные ласки седовласому мужчине.

- Тебе нравится, спрашивала Алла, та что была внизу, я еще и не так умею.

- О да, говорил мужчина.

- И мне уже ужасно хочется дитя в подоле.

- Да-да, вторил мужчина, поглядывая на Tissot.

На стеклянном столике белели дорожки рядом с лезвием.

Аллу затрясло и она пришла в себя. Домовой исчез. Во рту ощутился инородный предмет.

Тогда она решительно встала и погнала прочь мужчину…

Глава 2

Алла пила терпкий Пуэр и смотрела «Дерби дегенератов». За окном шумели машины, волновали прозрачные занавеси.

Настойчиво тревожил натруженный анус.

- Нахуй, нахуй, решила Алла, засобиралась.

Вытрусила кокаиновую солонку в раковину, собрала вещички в чемодан. И растворилась в слове Конец.

- Надо бы усугубить, сказал он.
- Я же не пью, вяло заметил я.
- Ты не пьешь, я не пью, сказал он, эй девушка. Да-да, вы, с кудлатой грудью. Вы пьете? Да при чем здесь нахуй? Вы пьете? Нет?
- Видишь, сказал он, никто не пьет. Поэтому надо усугубить.

Легкий шелест накрахмаленного фартучка. Перед нашим столиком возникла юная официантка.

- Нам два по триста и в одну тару, скомандовал он, К полумерам не привыкли.
- Закусывать будете?
- Грустно девица. Мы что похожи на алкоголиков? На йобаных, блять, алкоголиков?

И он дважды опустил пепельницу на скатерть. Вышло довольно громко. Быдло с окрестных столиков заинтересованно втыкнуло в назревающий конфликт.

- Тишь-тишь, одернул я
- Да, ты прав, остудился он, конечно, мы будем закусывать. Неси вот эти чудесные фисташки.
- А теперь к делу, сказал он и наклонился ко мне.

Я воздымился сигареткой. Быдло разочаровалось и вернулось к своей трапезе.

- Ты, кажется, хотел мне что-то сообщить.
- Да, говорю, на выходных лечу на Кубу. Буду совмещать приятное с полезным.
- Здесь – стоп, сказал он, как твой персональный доктор я советую тебе, взять лекарства от сопутствующих болезней. В качестве антидота прекрасно подойдут две солонки кокаина, упаковка трамадола, россыпь Белой Вдовы, тщательно укомплектованная в вакуумную тару, экстракт гавайской розы. И баночка Туйона в виде чешского Абсента. В качестве антисептика.

- Уймись, говорю, ты не мой доктор.
- Блять, выходные испорчены, сказал он.
- Почему?
- Придется лететь с тобой. Иначе тебя съедят местные креолки.
- И еще, добавил, есть у меня одна вещь… Но об этом не здесь…

Немного погодя емкость пошло обнажила дно. Добавили. Фисташки еще оставались.
Ближе к ночи мы сорвались в путь. Друг внезапно возжелал баб и разбавить алкоголь эфедрином.

- Залипаю, говорит, а впереди ебля и серьезный разговор.

Цены на ножки в красных чулочках оказались не приемлемы. Друг отчаянно обшарпал подгулявшие зады охайниц и мы ретировались ибо из темноты подворотен показалась недовольная физия сутенера.

- А теперь слухай сюды, сказал он, тщательно зачехлив дверные замки и цепочки, нет, сперва накатим.

Достал прохладную, заиндевелую бутылку. Так же на столе появилось дивное блюдо. Запах манил и я не удержавшись стал черпать студенистую слякоть с тонкими прожилками.

- Досталась мне одна книга… говорит он, откуда? Не суть. Этот человек пошел в пищу. То, что ты сейчас ешь – его мозг в сукровичной жидкости.

Я поперхнулся и отложил ложку.

- Понимаешь, говорит, мозг был приготовлен в строгом соответствии с рекомендациями этой книги… Это Поваренная книга. Но обо всем по порядку. Вот выдержки из его записей.
Он достал желтоватую бумаженцию и развернул на кухонном столике.

- Приступим. Здесь выдержки из рассказа старого морского волка. У которого он эту Книгу экспроприировал.

«Что?! Вы спрашиваете у меня рецепт? Я вас всех ненавижу. Черт… Вы жалкие чревоугодники. Брюхоработники. Романтики язвы двенадцатиперстной кишки.

Вам и не снился истинный вкус наинежнейшего яства. Принеси-ка, мне мою трость, малец. Мне нужно сходить в сортир. В сортир, блядь, а не в яму, которую вырыли в конце огорода. Кто ее вырыл? Вы? Зачем? Вы там меня хотите похоронить?

Ненавижу. Вы все лжете. Я выведу вас на чистую воду. А потом утоплю.

Что?! Вы спрашиваете у меня рецепт? Ну, хорошо, я расскажу вам рецепт. Бездельники. Вы знаете, что такое воронья окрошка? Не знаете. А что такое карпачо из крабьих глазниц? Тоже не знаете. А савиче из крысиных хвостов и бакланьего клюва? Не знаете.

Вы ничего не знаете. Бигфутовы дети. Что? Бигмак, бигфут, какая к дьяволу разница? Ты видишь эту мою левую ногу? Не видишь. Потому что ее нет. Кто тебе сказал, что ее сожрала акула? Отрежь ему кисть и надавай пощечин. А да. Это я рассказывал? А у меня и кисти-то нет. Хехе.

Ладно, я расскажу вам, мои маленькие упыри, как все это было на самом деле. Дайте вот только расположусь поудобней. Вот так. Подомни мне подушку. Да не тыкай ты в меня шваброй, подонок. Подушку подомни, говорю. Надеюсь, вы меня не на смертном одре расположили? Знаю я вас, мошенники.

Было это во времена красных кхмеров. Я был молод, отважен и силен настолько, что мог буксировать шхуну собственными руками. Иногда, забавы ради, я ходил на коралловую акулу с перочинным ножиком. Что? Подойди-ка, поближе. Еще ближе. Я дам тебе оплеуху. Не перебивай меня более глупыми смешками. Сухопутный сурок. Не свисти.

Наш корабль зафрахтовали люди Дикембе. Слышал про Дикембе? Нет. Это был ушлый нигроу с сумасшедшим взглядом и золотыми мостами во рту. Его передние резцы были сделаны из стали. Потому что он был кровожаден и питался ливером поверженных врагов.

Как-то, будучи у него на фазенде, я отведал этого ливера. Сплошная фуагра. Его враги перед смертью жутко пили. Очевидно, они хотели заглушить свой страх. Глупцы.

На второе были поджилки. Несмотря на всю искусность поваров Дикембе, поджилки были жесткие. Понимаешь почему? Не понимаешь. Выйди вон. Остальные слушают.

На этом званном обеде Дикембе подарил мне свою поваренную книгу. О! Что это был за шедевр! Это не ваши дешевые книжонки, которыми даже жопу не подтереть. А? Что? Да, наждачка, десятка. Я презираю вас розовожопые неженки.

О чем я говорил? О книге. О чудесной поваренной книге. Сделана она была из пергамента. Материалом служила человеческая кожа. Переплет был из сухожилий. А написана, черт подери, кровью. Кровью!

Дикембе сказал тогда мне:

— Йоу, браза, я знаю ты такой же отчаянный, как и я. Возьми эту книгу и храни ее до тех пор, пока не окажешься в самом безвыходном положении. Тогда открой ее. Она спасет тебе жизнь.

Вот так вот. И я взял эту книгу. Пожал ему руку и сказал:

— Оллрайт, Дикембе. Только бог нам судья.

Что?! Молчать! Тогда еще я был о двух кистях, на двух ногах. Вы молодые слишком спешите жить. Не торопи меня и узнаешь, куда она делась.

Груз, который мне нужно было перевезти из Судана в Таиланд, на первый взгляд мог показаться банальной рутиной: кокс, гашиш и десять ящиков АК. Все банально.

Если бы не одна изюминка. Одна черная, грудастая изюминка с большими губами. Бог мой, какие у нее были губы. Да-да, вместе с контрафактным товаром, я должен был перевести в Таиланд юную негритянку, наследницу клана Дикембе. Вот так-то.

Весь сброд, который я наскреб с портовых гадюшников, исходил слюной и толкался у ее каюты. Когда мы вышли в открытые воды, я взял одного из засранцев за бороду, потащил по трапу, отрезал уши и бросил в воду. В назидание остальным. Почему уши? Да потому что там у него были жабры. Вот такие попадались мне матросы.

Все было бы оллрайт, если бы нас не настиг шторм. Эти куриные потрошки забились в трюме и визжали, как свиньи от страха. Я же сражался как лев. Но стихия оказалась сильнее. Помню, как вытирал чье-то говно, налипшее на глаза, а затем на меня что-то упало, сдавило горло, я стал задыхаться и потерял сознание.

Черт, от воспоминаний пересохло. Дайте мне смочить глотку. Что ты даешь? Сам пей эту гадость. Рому мне!

Очнулся я от того что баклан изымал мои очи. Я отчетливо увидел его мерзкий клюв. Своим оставшимся глазом. Второй глаз жевала эта мерзкая тварь. Я схватил его за горло и стал душить. Чертова птица отчаянно хлестала меня крыльями. Но я был сильнее. Когда я встал, то почувствовал, что груз, который навалился на меня во время шторма, продолжает давить на меня. И все так же спирает дыхание в зобу.

Я потянулся к горлу и с удивлением нащупал что-то мягкое, как воздушный пузырь барракуды. Это была черная женская рука с полуметровыми ногтями. Черт! Это была она, изюминка! Она была все это время со мной. Я расстелил ее на песке и сделал ей искусственное дыхание. Не то что бы совсем искусственное, но его хватило, чтобы она пришла в себя и дала мне пощечину. Страстная черная женщина!

Она не прыгнула мне на шею, когда узнала что мы единственные выжившие. Фыркнула, гордо подняла голову и ушла в джунгли. Ну и хрен бы с ней, но как оказалось, позже, остров был безлюден. Более того, он был практически необитаем животной тварью. И мы скооперировались. В течение недели мы съели всех жуков, горластых птиц и гремучих гадов.

Я бы мог сделать гарпун и бить акул, но череда скал образующая буруны, не давала мне выйти в море.

Вместе с желудочным соком к горлу подкатывало отчаяние. Негритянка глодала свои ногти, спасаясь от голода. Я доел свой ремень и не знал, что делать дальше.

И тогда я вспомнил! Поваренная книга Дикембе. Время пришло. Я достал ее и с благоговением начал листать. Чем дальше листал, тем больше подкатывало отчаяние и бурлил желудочный сок. Черт, какие там были рецепты! Почки князя враждебного племени в банановой кожуре; друг по несчастью в собственном соку; сердце предателя в грибном соусе.

Мой желудок желал, но где было мне взять князя или предателя?! Я совсем было отчаялся, когда набрел в середине книги на чудесный рецепт. «Подчеревок из девственницы» Как сейчас помню:

Изловить девственницу. В первую фазу полной луны, во время календарного цикла девы, изъять подчеревок остро заточенным ножом из акульих клыков (см. стр 112 « Изготовление ножа из зубов акулы»). На рассвете приготовить рассол из морской воды ( солена по природе), добавить неизвестных трав по виду напоминающих лук репчатый и перец. Довести рассол до кипения и кинуть подчеревок на 20 мин. После этого завернуть в банановую кожуру и бросить на раскаленные угли. Приблизительно на час.

Что? Ты спрашиваешь, был ли вкусным подчеревок? А я скажу тебе. Ты разогревай рассол пока. Будешь готовить по ходу. Всему свое время. Взалкал мой взгляд на эту черную изюминку, грызущую ногти и чрево мое возопило радостно. Дождался я первой фазы полной луны, предварительно сделав упомянутый нож. Благо зубов акульих было раскидано по берегу не меряно.

Стой, шельмец, дай глянуть, сколько соли насыпал в воду. Черт, не досоленная. Сыпь еще.

Так вот дождался я ночи, и подошел к ней. Она не спала. Посмотрела на меня и все прочла в моих глазах. Но черт меня дери! И я прочел в глазах ее. Нет-нет, не голод. И засомневался я. Что ингредиент годен еще к приготовлению. Я проверил. Два раза. Она была не девственницей! Я был повержен скорбью.

Лавровый лист кинь в воду. И чеснока не забудь.

Так вот. Я безнадежно листал книгу Дикембе дальше и наткнулся на другой рецепт. Он был прост и не затейлив и назывался « Ваша любимая левая нога». Способ приготовления: отварить в рассоле для девственницы.

Вот так мы с вашей бабкой и выжили. Что?! Конечно, это была ваша бабка. А вы что думали, что вы потомки Пушкина, курчавые засранцы?! Хехе.

Вода кипит? Отлично! Эй, куда вы меня несете? Черт, каннибалы, нелюди! Забыли кинуть душистый горошек!!»

Затем мне в руки попала эта Книга. Я листал ее завороженный и голодный. Наткнулся на рецепт «Филе из предыдущего владельца Книги в трусоватой моче».

Я уже знал что как мне действовать...

Опасливо оглядываясь, Анечка выпорхнула из темного подъезда. Зажмурилась на секунду от солнечного света, и быстро пересекла двор, который всегда внушал ей тревогу. Чумазый ребенок с шестого этажа имел привычку швыряться булыжниками.
Вокруг шумел, цвел и менялся дивный, безумный мир. В каждом контуре этого мира, скрыт сонм событий, их полная перепись, инвентаризация. Того что было есть и будет…
Кажется, познакомились они поздней весной. Шестым чувством Анечка томилась от взгляда, который бегал вдоль ее тела, спотыкаясь на книге прижатой так естественно к низу живота. Перед самым прибытием электрички Он внезапно заговорил о Кастанеде. Характерный апломб выдавал невежество. Но это было так смело. Девичье любопытство оцифровалось номером телефона в его мобильнике.
Анечка повела ухом и оглянулась. Дивный, безумный мир. КапЕль тихо тающих дней рождает однообразные круги прожитых лет на зеркальной поверхности бытия, где мерцают, колеблются и разрываются далекие созвездия надежд, упавшие в черную бесконечность глубин. Жаркое лето страсти неумолимо. Бред любовного очарования плавится так же, как свеча мороженой воды. А затем приходит осень.
Анечка остановилась, подобрала под себя ноги, ссутулившись и прижавшись к светофору. Перед ней мелькали автомобили: маленькие, средние, огромные; синие, белые, черные. Всех вариантов и моделей. Осень скоростей. Короткие встречи, признания, ссоры с надрывом. Ненависть. Суета рук, прощания в спину липкими комьями ругательств. Такси с бордюра, нелепый жест — дом стоит через два арочных пролета. Пепельница щерится окурками в заплаканное отражение вечернего окна. Зачем столько курить? Откуда взялись сигареты, если раньше не было этой вредной привычки? Плевать. Нервы на пределе. Курить, с ногами на подоконнике. Жалкие попытки уснуть на холодной кровати, окуклившись одеялом.
Бессонница, на часах три, босиком на кухню. Никакого света, на ощупь к плите. Астматично вздыхает газ, растекаясь ритуальным кольцом голубых карбункулов. Спиртовая настойка валерианы капля за каплей в стеклянный стакан. Трудный, багровый рассвет, забвение мятой подушки.
Красный. Автомобили замерли у черты. Стайка людей пересекает зашарканную зебру. Желтый. Тоска по ушедшему сладкому прошлому, которое неотвратимо негативом в будущем. Зеленый. Письма, звонки, взаимные обвинения. Необдуманные действия, игра нервов, ревность и ущемленные чувства собственности. Холодная зима, нетерпимость одиночества и, как следствие, кривые попытки вернуться. Отрешенный, отчаянный секс, аноргазмия, тяжесть очередных разочарований. Забвение. Смена ориентиров. Новые авторы книг, недолгое увлечение разновидностью эзотерики.
Анечку нес поток в котором мелькала ее жизнь все ускоряясь и ускоряясь. Весна, пробуждение, предвечерние встречи. Дурман запахов, белокурые яблони и строгая сирень, экспрессия чувств, волнующие всплески гормонов, давление инстинктов, страсть и безумие секса, погружение в жар лета…
От воспоминаний Анечку оторвал лихой водитель, размазав по горячему асфальту ее полосатую шерсть и розовые внутренности хищными колесами внедорожника. А затем ударил нестерпимый свет, появилось сосредоточенное мужское лицо. Анечка очутилась в теплых руках акушерки и выразила свой громкий протест всему родильному отделению.

Сурик Абрамцумян был нелепым мужчиной неопределенного возраста. Невнятная национальность оставила ему на энергичном лице крючковатый нос и легкий акцент.

Перспективная московская внешность. Если бы не рост. Ранний сбой в растущем организме не дал ему вымахать в повесу.

Был он не то чтобы карлик, но в цирк отплясывать задорные коленца Сурика упорно не брали. Однажды был постыдный инцидент. После очередного неудачного кастинга в цирк Юры Никулина его избил веселый клоун Куклачев. Отвел за дальние стенки ночного туалета и долго стегал щуплые ягодицы Сурика кошачьим поводком.

Виной экзекуции послужила болезненная ревность Юрия Владимировича. У подопечных Куклачева под хвостами играла кошачья весна.

Не то что бы совсем урод, однако, строгая приемная комиссия российской кинокомпании SP Company не утвердила его в роли Квазимодо. Портфолио пениса Сурика произвело на комиссию удручающее впечатление. Да еще эти развратные позы в кожаных одеждах. Сурик переборщил несколько.

Но ближе к сути.

Еще в далеком мармеладном детстве он оставил попытки бороться с несправедливостью природы. В девять лет к нему коварно подкралась мысль о самоубийстве. Маленький Сурик не спешил, выжидал мнимые шансы. Поскольку был отчаянно труслив.

В тринадцать его впервые посетила ужасная эрекция. Сурик стал отчаянным фанатом рукоблудия. Выполнив норматив кандидата в мастера спорта, несколько угомонился.

Причащался к суицидной жизни не спеша – взял старт сигаретными изделиями. Начал с двух пачек в день. Надеялся умереть от рака легких. Затем неожиданно втянулся.

Искал свой выход из бренного мира, укрупнялся в знаниях по суицидистике. Не раз кончал с собой. Мысленно. Лежа на уютном диване.

Возник как-то интересный вариант с крокодилом. Но его панически воротило от спазма иглы в худосочной вене. Пришлось отказаться.

Днем, тринадцатого апреля, он решился. Тщательно смазал дустовым мылом пеньковую веревку, перебросил через туалетное бра. Провел алкогольную разминку, подготовил птичий кадык и повесился.

***

Седьмого апреля в квартире домохозяйки Валентины Кропоткиной перестала работать главная люстра. С затаенным дыханием она набрала номер.

— Мне нужен электрик, хрипела Валентина томно в трубку, да-да вы не ошиблись. Электрик.

Стала ждать, предвкушая. Околоклимаксный возраст, знаете ли, толкает женщину на острые приключения. Совсем скоро, тринадцатого апреля, на вызов приехал сантехник Мартынов. Ему было велено заменить скоропостижно прихворавшего запоем электрика Мечникова.

Сперва Валентина расстроилась. Еще бы. Ведь в романтических немецких комедиях сантехники были поджарыми и сухостойкими. Оплот бабьей радости!

А перед ней стоял, лысеющий на глазах, субчик. Ленивая бороденка на дерзком подбородке да грязь под ногтями. Совершенно очевидно — Мартынов был неопрятен и мочился на ботинки. Довершала образ флегматичность, сформированная профессиональным алкоголизмом.

Однако дерзкая похоть брала свое – Валентина живо сообразила винегретный натюрморт и бутылочку Пшеничной. Хряпнула мизер для храбрости и вернулась в залу. Мартынов стоял на шатком стуле и вертел потолочные шурупчики.

— Ебань электрики, тезисно сформулировал он проблему.

Валентина спинной кожицей ощущала его животную дерзость, воображала скорость соития, когда в квартире померк свет.

— Аямать, сказал Мартынов и оголил провод.

— Осторожней, осторожней, волновалась Валентина.

— Я с электричеством на ты, сказал Мартынов.

В это время по проводам зашуршали бездушные электроны. Суровый ток зверски измучил синусоидой сантехника и зашвырнул бездыханное тело на антресоли.

***

Над Суриком появилось одутловатое лицо.

— Ты веенулся, Снеог!

Это была картавая карлица Вика. Его недолгая подруга. После первой ночи сексуальных утех она торопливо собрала пожитки и переехала к Сурику. Сурик запил потрясенный.

А вы бы не запили?

Сурик принципиально не любил свою кличку – Снорг. Прозвище это дали друзья, расслабленные его немощным видом. Мало того, что он был робок от природы, так они еще совсем затюкали его дразнилкой. Не в силах проучить смешливых доброхотов, Сурик вымещал злобу на Вике, побивая ее розгой.

Сейчас он был слишком расстроен. Ему не удалось покончить собой.

Оказалось, что неловкая пенька оборвала провода и замкнула фазу, что вызвало пропажу напряжения в сети левого крыла дома.

Сурик мрачно вышел на пролетную лестницу и включил электричество. Вернулся назад, тайно лелея мечту, что нелепая Вика исчезнет из квартиры, словно досадный морок.

Вика сидела на табуретке, болтала детскими ножками и надкусывала персик. Вид бесноватой карлицы решительно поддержал его в намерениях.

Сурик решился продолжить начатое. Взгромоздился на подоконник, распахнул напрочь окно и шагнул в пустоту.

***

Престарелый сластолюб Георгий Демин пребывал под своей молодой любовницей Наташей.
Заезжал он к ней периодически, баловал нескромными вагинальными подарками и удовлетворял похоть.

Так было и в этот раз. Вот только находясь в конфузливой позе, Георгий бросил опрометчивый взгляд в занавешенное окно.

В этот момент в окне показалось удивленное лицо куцего мужчины. Он прервал стремительный полет, зацепившись чем-то очень важным за края форточки, повисел немного и, оставив часть естества, полетел себе дальше.

Георгий мало того, что собрал кровь в области нижнего таза генитальной помпой дык еще и баловался излишним давлением.

Все это в совокупности с нахрапистой картиной за окном возымело резонансный эффект. Георгия хватила кондратья. В полной тишине что-то округлое и плотное упало с форточки и попало прямо ему в рот. Что уже не могло волновать сластолюбца. Георгий был мертв.

***

Пролетая мимо седьмого этажа, Сурик неловко зацепился яичком за открытую форточку. Завис на короткое время и ринулся вниз, опять таки.

А внизу его уже ждала расписная коляска с младенчиком внутри, для которого дряблый вид карлика стал последним видом в его короткой жизни.

Далее приведем сухой отчет участкового Хмыри.
.

Выдержки из протокола

«Физически крепкая роженица Маргарита В. тщилась забить внезапного карлика Абрамцумяна подошвами ног со свинцовыми набалдашниками.

В течение нескольких минут она нещадно лягала беспомощное тело. Затем неокрепшие после родов голени хрустнули и надломились. В. упала на асфальт и обнажила бордюру нежность мозга.

Произошедшее, по заключению патологоанатома Клинкина М. С. явилось результатом гипокальциемии, характерной для постродильного периода.

Наблюдавший за расправой нелегальный эмигрант Абуталыпов З., воспользовавшись паузой, отрезал анус Абрамцумяна и спрятал в карман. Как позже сообщил следствию Абуталыпов, анус он хотел использовать для личных нужд.

Подоспевший муж Маргариты В. расположил Абрамцумяна в унизительную позу и попытался грязно надругаться. Обнаружив отсутствие ануса, муж потерпевшей защемился в сторону Абуталыпова.

Завязалась непродолжительная потасовка, в результате которой З. взял верх.

Затем Абуталыпов сплясал на трупе поверженного древний кавказский танец победителя.»

Сурик выжил. Нельзя сказать, что удачно. Справлять нужду теперь приходилось в полиэтиленовый пакетик через новые вычурные ягодицы. Добрый доктор Сухоплатов рукопроизвел их в пупочной впадине Сурика.
Особенное неудобство было в тех случаях, когда в его желудочке сгущались метеоусловия. Но об этом не будем.

Бель больничной палаты давила на неокрепший после физических и душевных потрясений разум Сурика. Тогда он закрывал разляпистые глаза и погружался в нелегкие мысли.

Очевидно перепутав анамнезы, старенькая медсестра Пелагея Гавриловна определила вялое тельце Сурика в родильное отделение. В палату реабилитации больных новорожденных детей с различными патологиями.

Впрочем, немаловажную роль в принятии решения сыграло то, что прибывший в колыбели санитарных носилок Сурик видом своим напоминал розовожопую сморщенную креветку.

Капельницы с катетерами, горсть таблеток на тумбочке, строгое пенсне доктора. Все это мелькало перед Суриком однообразным потоком.

Первая радость больничного бытия возникла вместе с молоденькой медсестричкой Аленой. Да, она была неравномерна в жировых отложениях, и у нее был покатый лобок с жесткой щетиной. Но как же Аленушка была жадна до сексуальных бесчинств, откровенна в поступках!
Придет бывалоча со сменной уткой, прикроет алчно дверь, и давай гарцевать поверх насиженного пениса Сурика.

Сурик на радостях заразил Алену венерической болезнью. Оставалось ей не долго…

Июль, знаете ли, выдался скоропостижный. Дебютировал первого числа, приблизительно. Окончился, кажется, тридцать первого.

Что касается июня, то его не было. Сопливый май окончился с приходом июля. В просаке меж сфинктером быта и влагалищем отпуска я поместил рабочие будни.

Утренний душ, кофеиновая разминка, гарь яиц на строгой вилке. На часах тревожится кукушка и я, на ходу втискиваясь в мятую майку, спешу из дому. Обязательно вернусь за какой-нибудь забытой в спешке утварью и припускаюсь уже галопом на остановку.

Торопливые инъекции никотина в ожидании заводской кибитки, сублингвальные таблетки от похмелья. Перебросимся стандартными фразами с сонными коллегами и забьем до отказа старенький Икарус.

Забыл представиться. Меня зовут Куропаткин Андрей. Отчества не заслужил. Обо мне все.

В предвкушении

Стоял третий час ночи. Михаил сидел напротив, за немыми картами с голыми вульвами, и волновался. Вот уже второй час мы обманывали друг друга в карты. Проиграв мне значительную часть денег он, рассеяно хлебал красное, плутовал втихушку и отвлекал меня бессмысленными разговорами:

- Помнишь, Тарика? Представляешь, говорит, остепенился, подлец. Нащупал финансовую дырочку в сытой промежности госструктуры и выполз из олигофренов в олигархи!

- Я вот, глядя на такое, вступил в ряды .

И он показал корочку. На бархатном развороте была выбита надпись: «Обшество анонимных идиотов»

- Хочу, говорит, влиться в эту движуху.

В общем, оттягивал, как мог приближение краха.

Но вот назрело время взаиморасчета. Михаил пересилил себя и опорожнил карманы. Затем внезапно сорвался, побежал в ванную комнату, где опорожнил баночку жидкого мыла. Пришел в себя и вернулс.

Подумал несколько и заявил вдруг:

- Почему бы нам не устроить турне по Крыму? Сорвемся внезапно и устроим рандеву с распутством!

Меркантильные мысли читались в его словах явственно. Знаю я его рандеву! Приедет, ударится первой ночью в нелегкое ощупывание кабачного разврата, а затем невнятно сообщит на следующее утро, что протратился и денег у него, собственно, нет. Реанимация карточного долга, понимаешь.

- Соберем, говорит Михаил, всех выживших в борьбе с алкоголизмом и рванем!

А, плевать! Я давно лелеял мечту об отпуске!

За грязью реальности мне настойчиво грезилась воля, вся в лучах солнца.

Эх, лето красное, как паспортина товарища Маяковского! В воздухе гомонит комариная гнусь да витают женские соблазны. Жарко и лениво. Мечтаются настойчивые чайки над лазурной гладью моря.

А вечера! Вы слышали, как липа шелестит в истоме летних ночей? А эти мелкие пляжные радости? Вяленые кальмары, пенное светлое, необязательные шашни с курортницами…

Возник неожиданный экспромт курортных картинок:

Мини-бикини,
С похмельем мартини.
Рисунок песка,
Жар у виска,
Холодная кола…
Знойность покоя,
Двое в прибое,
Водное поло…
***
Багровость заката,
Сладость цуката,
Вечернее пиво…
Эхо гитары,
Чайки-корсары,
Бухта залива…
Падение звезд.
Без потерь и урона.
Живой Южный Крест,
Над цветеньем планктона…
***
Терпкий абсент,
Ненавязчивость виски.
Хмельной комплимент,
Улыбки-ириски…
Пульсации света,
Вибрации ритма,
Невозможность рассвета.
Танцев палитра…
Пламя Самбуки,
Пина Колада…
Томные звуки,
Тела прохлада…
***
Протяженность причала,
Утра начало,
Робкий рассвет…
Эйфория вполне
Рука по волне,
Бирюзовый вельвет...

Я продекламировал сей стих своей сожительнице Марине Певзнер. Марина неожиданно собрала пожитки и бросила меня в пустой жилищной площади. Ну, в добрый путь, Марина!

Утром первым делом я оформил отпускной на «Сандоре» и засобирался в путь.

Встретились на перроне. Компания собралась соответствующая. Две развязных близняшки Аня и Таня, некий субъект, имя которого я так и не запомнил, двое вечных друзей Лелик и Болик, притарабанившие мертвое тело Вадима. От него разило Перцовкой и сухариками.

Ну, собственно, сам Михаил.

- Все на месте?

Пересчитал буйные головы.

-Где Егор, спрашивает, в коматозе?

- Утратил адекватность, зазвенела Танечка приятным голоском, не реагирует на реальность.

- Насрать! сказал Михаил, без него и безопасней.

Поезд заторопился в путь, заголосил свистком. Мы погрузили пьяного Вадима в поезд и были таковы. Да, что характерно — я никогда не видел Вадима трезывм. Более того, я ни разу не имел удовольствия слышать его редкие суждения.

Сказывался его образ жизни. Вечно молодой, вечно пьяный!

Понеслась нелегкая, но яркая жизнь курортников. Мы исколесили весь южный берег Крыма (очень понравились молодильные яблоки Ялты и целебная грязца).

Ох, уж это лето теплотою Крыма согретое!

Скорые на губы курсистки из дальних деревень России-матушки. Прелесть ночных коробок, ускорительная эфедра да сытная анаша, подарок друзей из солнечного Иссык-Куля.

Шальные далекие будни… где вы теперь…

В предпоследний день лежали себе на пляже, откисали от пьянства и распута. Промеж отдыхающих сновали копченые щеглы, предлагали сушенных бычков.

Иногда тревожили совсем юные девочки предложениями сливочного минета. Мы вяло отмахивались.

Тогда-то я и познакомился со страстной еврейкой Соней из далекого Биробиджана. Она обворожила меня своим голосом и отсутствием пляжного исподнего. Загорала, видите ли, топлесс, лишь прикрывала вольные соски кленовыми листиками.

Мы как-то сразу нашли общий язык, вечером оторвались от чесной компании наркоманов и коматозников и возымели друг друга на уютном пляже.

Затем смотрели на звездное небо и пускали блаженные колечки послеинтимного блаженства, когда услышали робкие крики о помощи.

Схватив остатки стрингов Сонечки в охапку, мы заспешили на скалы.

Там, в морской пучине, барахтался усталый человек. Он трудно карабкался на волнолом, срывался в пучину. Выживал, как мог.

Я снарядил уютную лодчонку и поспешил спасать беднягу.

Отплевавшись вдоволь морской солью, не состоявшийся утопленник, поведал грустную историю.

Педераст Алеша.

Летний педерастический тур по Крыму Алеша замышлял давно. Готовился тщательно и скрупулезно. Отбелил анус. Очень уж его раздражала чумазая серость под атласными стрингами. Сподвиг Алешу на оный шаг Валера Леонтьев. Курчавый орфей первым отбелил сфинктер среди эстрадной гильдии.

В пучине Интернета Алеша нашел сообщение о грядущем празднике о собратьях по страпону в Крыму. Забил до отказа анальным кремом чемодан да вылетел на полуостров.

Оказавшись на месте, несколько дней жарил скромное тело под палящим солнцем.

Тайна места, где гомосексуалисты отмечали день рождения кумира, пряталась в глубине увеселительных клубов.

Под покровом ночи Алеша проник в секретное заведение. Но вот в чем фокус. Он ошибся дверьми.

Томительное ожидание стробоскопов и стриптизеров с гигантскими фаллосами. Все ему грезились развратные действия на барной стойке.

Вместо гей-вечеринки он попал на панихиду. Суровые крымские татары провожали в последний путь своего собрата.

А Алеша был весь такой соблазнительный в прозрачной юбке и боа из лебединого пуха.

Вот так он зарисовался крымским негодяям.

За спиной Алеши захлопнулись дубовые двери. Гигантские охранники отрезали путь к бегству.

Изловили наглеца и приступили к линчеванию. Тут бы и пришел конец педерасту, но сказались навыки балетной школы, которую Алеша посещал в детстве.

Ловко изогнувшись в вычурной позе, Алеша уворачивался от крепких ударов, затем подбросил пуанту высоко вверх, чем привел татар в крайнее замешательство и закружился в танце.

Покуда лейтмотив Жизели и Альберта в первом акте балета «Жизель» погружал их в состояние крайнего ступора, Алеша упорно искал пути к отступлению. Он исполнял балотте и щупал стыдливыми глазами тревожную обстановку залы.

Затем совершил прощальный кульбит, когда одна нога, закрываясь, подбила другую, с небольшим наклоном корпуса. Во время этого кульбита возникла иллюзия покачивания, что окончательно заворожило татар. Что не помешало татарм хватать Алешу за юркое тело в прозрачных одеяниях.

Оставшись в одних задорных трусиках, Алеша вытиснулся в открытое окно и ударился в бегство. Татары пришли в себя. Достали смолистые факелы, чиркнули огнивом и пустились вслед.

Алеша прервался, закурил и, опасливо оглядываясь, продолжил.

… Вот уже второй час он петлял крымскими чигирями. Его дряблое тельце подернулось липким потом, а легкие с присвистом царапали боязливое горло.

За спиной шумела погоня. Татары упорно настигали Алешу. В конце концов, они загнали лихоимца на острие скалы и похватали окрестный щебень. Есть у мусульман такой народный метод лечения, как побивание камнями.

Алеше оставалось одно. И он, потоптавшись на месте, шагнул с обрыва в пропасть.

Всю ночь он боролся со стихией. На утро подоспел спаситель в виде Я!

Сонечка неожиданно прониклась слезливой историей педераста. Прижала его к своей плотной груди и загладила по жидким волосикам.

В этот день мы вернулись домой, захватив воспоминания. Обменялись с Сонечкой телефонными номерами. Однако, нас делили условные границы государств Хохляндии и Кацапии. Поэтому я ни разу ей не позвонил.

А уже осенью в режиме скайпа выяснилось следующее:

Сонечка обогрела, утешила Алешу и забрала с собой в Питер. Провезла его через границу в отдельном чемодане. В таможенной декларации указала — анальный вибратор.

Алеша выглядел таким счастливым на видео конфе. Стоял за спиной Сони в кожаном ошейнике и щерился счастием.

В тесной кабине рельсового крана была застигнута врасплох шпалоукладчица Александра Г… Коварный Максим Леонидович взыграл сдобный таз Александры в индийском кондоме «Sex Assasin». Через четыре месяца Г. обратила внимание на отсутствие критических дней.

Кондом оказался с дырчатой хитринкой.

Меркантильная эстетка Ирэна орально соблазнила известного в узких кругах бородача Джигурду Н… Затем, придержав зачаточное семя Н. в защечной пазухе, вышла в дамскую уборную и воспользовалась герметичным пенисхолдером.

Когда вернулась домой, первым делом вскрыла упаковку стерильной клизмы и самооплодотворилась.

Теперь судится с Джигурдой за алименты.

Педерасты Марк и Хворанг купили пухлого ребенка на распродаже в детском доме «Бонифаций». Жили дружно, приучали малыша к секретам толерантности.

Марк и Хворанг любили брутальные драки на ледовом катке. Когда пришло время финального ледового побоища в НХЛ, решили посетить. Устроили праздник спорта мальцу.

Все бы ничего, пенистая Кола и хрустящие хлебцы, дополняли действо на льду. Забавные шапчонки и громкие дудки. Ничто не предвещало беды, как вдруг педерасты увидали стройного Юхана Франзена и возбужденно зарумянились.

Во время сексуальных игрищ они поспорили о клюшке и шайбе, как о предметах сексуальных утех. Конфликт закончился разрывом прямой кишки и брака. Ребенка вернули в теплом зипуне детскому дому. Надысь они засобирались в Россию раздельным рейсом.

Нет, такой хоккей, нам не нужен! Сношайтесь в око в Тель-Авиве.

Убедившись в необходимости получения сексуального опыта, после просмотров соответствующих фильмов, школьница Оксана З. созвонилась со своим одноклассником Трофимом М…

Сейчас, говорят, на сносях.

Жестокие лесбиянки Инга П. и Карина Д. изловили кочегара Георгия, опоили армянским коньяком и коварно истощили на семя. Затем плотно перетянули венгеркой половой орган и грязно надругались. На утро выбросили использованные причиндалы Георгия прожорливым бездомным животным…

Трогательная забота о братьях наших меньших.

Уроженка Таджикистана Адиба усердно сношается во временном вагончике с успешными строителями и регулярно посещает родильный дом Одинцово. Пока москвичи заняты душевной жестикуляцией, Адиба кропотливо борется с демографическим кризисом Российской Федерации.

Гуманитарная помощь Востока.

История появления Дмитрия на свет не известна. В паспортном столе данные о нем отсутствуют. В милиции о Дмитрии ничего не знают. Друзей нет, семьи нет, медицинская карта не заведена.

А был ли мальчик?

Что бы сказать напоследок? Нескучных Вам ночей, уважаемые подонки.