Попасть на крышу оказалось на удивление легко. С поручней сорвались испуганные голуби. Мы были одни на крыше. Just a two of us… Небо хмурилось, но оставляло шанс увидеть далекие призрачные огни открытого Космоса. Она присела на бетонный выступ. Я стоял рядом и курил. Завел разговор об очередных банальностях. Что еще может быть спасительней во время неуместно возникшей робости? Я шутил цитатами, умничал выдержками из энциклопедий, бросал подвядшие во времени комплименты. Вел себя, как юноша, завороженный, но глупый. Она первой решила прекратить это пустопорожнее словоблудие на мой вопрос – не напугал ли я ее своим безумием:

- Да никто не пугался… - бог мой, насколько была будоражащей хрипота ее голоса. – Это ты всерьез воспринял мои слова. Настораживает лишь желание человека изображать из себя того, кем он не является на самом деле.
- Откуда ты знаешь, кем я являюсь на самом деле, чтобы судить или настораживаться?
- Я не сужу ни кого. Зачем мне это? – ее бровь взметнулась вверх. – Но ты уж точно не человек, разговаривающий лишь фразами из фильмов. А судить… Судить - привилегия людей, которые стремятся скрыть свои собственные грехи.
Господи, как она была права…
- Ничто не раздражает так, как борцы за чужую моральность. Особенно, если их мнение совпадает с твоим…
Под звездным небом, рядом с ней, на высоте, я терял себя наигранного, воспитанного волей депрессивного города и деструктивного окружения. И мне казалось, что лишь сейчас я обретаю настоящее. Ведь что-то важное я терял, забывал всю жизнь. Что-то существенное. Память, неразборчивая сука, держит на поверхности шлак. Только ценой душевной муки всплывают на поверхность крохи важного. Где эта тонкая капроновая нить, сшивающая прошлое с будущим? Смысл жизни, затертый депрессивностью насущного…
Где-то совсем рядом заиграла гитара. Грустно и проникновенно. Углубилась басом и оформилась в шедевр. Застыло сердце. Я, молча, протянул руку. Она посмотрела на меня снизу вверх, не спеша приняла приглашение и прижалась ко мне. Вступил в сотворение волшебства проникновенный голос Mariah Carey:
I am thinking of you
In my sleepless solitude tonight
Сверху нам дарили тихий свет призраки далеких звезд. А музыка лилась тихим ручьем, впадая, разливаясь, в нас разноцветным водопадом не высказанных эмоций и чувств. Я хотел что-то произнести, но она прервала меня:
- Ш-шш. Я так мечтаю, чтобы люди вернули паузы… Наш мир стал настолько стремительным, что мы не успеваем многозначительно молчать…
И я молчал. И она была в моих объятиях…
If it's wrong to love you
Then my heart just won't let me be right
От наших движений сорвались в небо, вернувшиеся было, голуби…
Cause I'm drowned in you
And I won't pull through
Without you by my side
И она все тесней прижималась ко мне, и запах ее волос все настойчивей проникал в мое воспаленное сознание…
I'd give My All to have
Just one more night with you
Волшебная, нескончаемая ночь, в которой сплелись чувства, эмоции, запахи и афоризмы цвета. Чудеса на высоте в 20 метров и глубиной в несчетные мили единства…
I'd risk my life to feel
Your body next to mine
'Cause I can't go on

Мы были невероятно близки. Наши тела кружили в зареве ночной сказки. Она не могла остановиться… Я не мог прервать волшебный миг вечности…
Living in the memory of our song
I'd give My All for your love tonight
Я был готов отдать все, что бы это не кончалось. Она была готова тонуть в моих объятиях вечность…
Baby can you feel me
Imagining I'm looking in your eyes
I can see you clearly
Vividly emblazoned in my mind

Не было ничего кроме двух распаленных волшебной музыкой и голосом певицы сердец. Не было наслоений болота материальности. Не было влиятельного мужа, мертвого города и кризиса жанра.
And yet you're so far
Like a distant star
I'm wishing on tonight

Мы были так далеки в социальных координатах общества и так близки душевно. Тесное сплетение тел рождало идеальную проводимость душевной близости. В ту ночь Mariah пела лишь для нас… Just a two of us… Исключительно для нас звучал прощальный припев «My All»:
I'd give My All to have
Just one more night with you
I'd risk my life to feel
Your body next to mine
'Cause I can't go on
Living in the memory of our song
I'd give My All for your love tonight…
Долгое, очень долгое время мы продолжали двигаться в такт окончившейся песне. Ее глаза проникали вглубь меня, ее губы были фатально близки, и голуби, слившись телами, наблюдали за нашим безумием…
Разгар вечерухи был односложным и предсказуемым. Лишь Гена обеспокоился моим отсутствием. И ее муж. А она была чрезвычайно раздраженна, вернувшись в пустоту заискиваний. Помню, как она язвительно спросила двух молодых людей с характерными манерами:
- Ребята, вы ноги бреете или пользуетесь депилятором?
Глупые пререкания с мужем. Унизительное своим подхалимством молчание гостей. Гена, единственный кто заметил, как я одевался в прихожей.
- Ты куда? Пойдем, познакомлю тебя с Андреем Алексеевичем.
- Да пошел он на хуй, твой Андрей Алексеевич…
- Что с тобой?!
- Ничего.
Я хлопнул дверью и окунулся в молоко тумана. Ох, уж эта густота городской тишины. Все в ней было преувеличенным, гротескным. Я уже знал, что в мой мир пришла нечаянная радость роковой беды. У беды глаза были зеленые, глубокие, с тонкими штрихами азиатской крыши мира. Кто же тебя такую выдумал?
Жизнь лишь сон. Разве я этого не говорил еще? И чем он прекрасней, тем горче пробуждение. А пока ты спишь в наивном восторге, этот сон дарит тебе все лучшее, всю концентрацию цветового спектра и музыкальной дисперсии. Я не рефлексировал, видимо первый и последний раз в своей жизни. Я лишь пропускал сквозь себя всю фатальность положения, наслаждаясь чистым вкусом влюбленности и опуская опасность разоблачения. А она была деликатна, влюблена и печальна. Тонкий привкус неизбежности дарил нам целый букет наслаждения друг другом.

- Ты еще слишком зациклен, на пессимизме Жана Жене. – шептала она мне ночью в динамик мобильного телефона. – А ведь много чего есть интересного. Возможно, и для тебя, если найдешь силы отвлечься от своего окружения.
- Например?
- Работа с энергией сна, с энергией мечты, с духами химических доппингов-ну это только начало.

- Ого…

- Ага… Наш тренер только из Перу приехал. Учил нас шаманить.

Ох, уж эти семинары эзотериков…

- Все, что было это шаманские техники. – продолжала она. - А танец шамана само собой. Шаманы лечат, танцуя… Танец - это одна из самых энергетических форм влияния женщины на мужчину или на мир.

Ее влияние было безграничным. Она отдавала всю себя без остатка. Я жадно пил хмель ее присутствия, глубины и утонченной женственности. Мне были глубоко безразличны попытки Гены, единственного, кто знал о нашей связи вернуть меня в реальность:

- Блять, тебе, что баб мало?

- Ты ничего не понимаешь.

- Это ты ничего не понимаешь. Оно тебе надо?

- Да.

- Ладно, придется купить костюм.

- Зачем.

- Я не могу явиться на твои похороны одевшись в стиле Элвиса.

Мне тяжело давались наши временные расставания. Ей тяжело было говорить прощальное «До встречи». Круг замыкался. Мы оба чувствовали близость разоблачения и краха сказки. Последние дни между нами встала вероятность конца. Помню тот, последний вечер с необыкновенной ясностью…
Мы оба курили. Не говоря ни слова. Продолжительное время меня преследовала мысль о возможной вендетте. И я смирился с этим. Ведь все это возникло во грехе предательства и грехом должно окончиться. Она утопила сигарету на дне пепельницы, и подняла на меня печальные, полные слез глаза, и я поднялся, подошел к ней, обнял за плечи и поцеловал, и на губах моих выступила влажная соль ее печали, и я продолжал рассыпать по всему ее лицу бесчисленные поцелуи, захватывая локоны, скрывавшие щеки, кончик ее носа, и когда достиг губ, успел сойти с ума, подхватить легкое тело моего прекрасного эмиссара и возложить на стол, и потом уже совсем не соображал, теряясь в ней, без малейшего желания найти себя.
Всему приходит конец. Заканчивалась ночь. Темное молоко затянутых тучами небес сгустилось в серые предрассветные сливки. Город, нелепый зловонный пузырь на поверхности болота материальности, просыпался, лениво потягиваясь светом квартирных окон, шуршал зимними покрышками автомашин по соленому асфальту дорог и подстегиваемый хлесткой безуспешностью попыток, все пытался продлить хоть на короткий миг наркотическое опьянение сном.
Она вышла за мной в прихожую, одела сапожки, благосклонно приняла мою помощь и завернулась в дубленку, а затем мы вышли в морозное утро подъезда, долго плавили дыханием утро, уходящее в землю веселыми снежинками, ожидая такси, а когда оно подъехало, она села, обняв меня на прощание за шею и оставив теплый след губной помады, и я мягко прикрыл дверь автомобиля, до последнего смотрел ему вслед, а затем поднял воротник, сунул руки в карманы и побрел по узкой, как моя жизнь, тропинке, меж пузатых сугробов и вышел у входа в небольшой, уютный ресторан, куда зашел, осквернив девственность утренней пустоты, и плюхнулся в самый дальний угловой диванчик, заказал утку по-пекински и закурил.
Это случилось через несколько дней, когда погода переменилась и разморозила снег, нагадив хлюпающей слякотью на улицах, а к вечеру все это безобразие превратила в гололед, стыдливо присыпая результат своих бесчинств хлопьями снега, по которому я неловко брел домой, собирая в кучу разъезжающиеся ноги, дышал паром в ночь и пьяно всматривался в темноту впереди, из которой нет-нет, да и выныривали одинокие прохожие, от чего-то шарахались в стороны при виде меня и тут же исчезали в темноте сзади, а я продолжал свой путь дальше, пока не достиг аллейки забавных голубых елей в пушистых белых шапках, которых охраняли строгие фонарные столбы, вооруженные грозными снопами света, не доглядевшие постороннего, ловко вынырнувшего из объятий дерева, задевая ветви, направился в мою сторону, держа руки в карманах, увидел, как я остановился, и прибавил шагу, а я стоял и ждал последнего плевка, которым меня выдворит болото из своей материальности и, признаться, стал слегка нервничать, подумав о том, что этот несчастный инструмент убийства, смешно боровшийся с гололедом, упадет, разобьет свою голову и мне придется ждать еще несколько мучительно долгих дней, пока его мастер не пришлет новый, но все обошлось и человек оказался возле меня, спросил сигарет, что очень меня насмешило. Человек достал маленькую сверкающую брешь, в которой я увидел внеболотное Ничто, и со словами "Привет, от Алексеича» всадил в меня эту тонкую брешь, которая стала разливаться во мне радостью внеболотности. Когда он изъял ее, испачканную красными остатками моей материальности, я не перестал наполняться радостью, теряя материальность последнего болота все быстрее и быстрее, не замечая исчезновения человека с брешью, спрятанной за пазухой, падая на колени. Когда болото стало бесконечно прозрачным, утратив материальность, я с чувством облегчения бросил прощальный взгляд туда, где холодеющая частичка болота, в которой пребывало мое Я, уткнулось лицом в забрызганный кровью сугроб…

А ведь в каждом есть, кто ломает стереотипы других, жизненных путей.


Воодушевление, эмоциональность и сосредоточенность мыли - наверное именно так и можно выразить!
- Хорошо сказал!



Да, кому-то арка в стене, а кто то бьёться в кровь об стену, а она хоть бы треснула

Так всегда и бывает))






))))))))))))


)))))))))))))))))))!!!


Чаво?



Помню как тоже просчитывали грандиозные расчёты по выигрышам)))





Это да.

Ну как скажешь... Так скажешь...








)))))))))))))


До боли знакомо)


Хорошо сказал!


:D


Не убавить не прибавить! Как есть так есть. А ещё мы кого-то виним в наших бедах
Вот она - трагедия несознательности нашего народа.


А вы поручик большой романтик) Я раз 6 прочитал этот отрывок!


)


Хорошо пояснил сие тонкости))








Я прям до мозга и костей, проникся переданной атмосферой. Ух! Замечательно передал ситуацию.

Кстати, очень грамотный ход по смене обстановки)

Сам спросил, сам первый и отвечу: в СПОРТЛОТО в своё время единовременно закупил билетов на 100руб (тогда это была средняя месячная зарплата инженеров), запарился заполнять билеты по предварительно придуманной системе, в конце концов всех достал просьбами предложить комбинацию (за 50% - в случае её выигрыша )
Выигрыш составил 18руб (и то лишь потому, что последнюю комбинацию повторил пятикратно - больше сил не было перебирать варианты) из них 1,5руб пришлось отдать, согласно уговора, автору второй выигравшей комбинации (При этом, ни одно из ранее часто выпадавших чисел и которые присутствовали в большинстве комбинаций в ТОТ раз ни одно не выпало!.. )

Седьмого июля мы лихо врезались форштевнем в прозрачную хлябь меж греческими островками. Когда смуглые матросы смотали канаты, и яхта отчалила от пирса, нельзя было с уверенностью сказать, что выбор даты окажется неудачным.

Опоенные солнцем греческие воды лукаво манили романтикой морской прогулки и першили амброй осьминожьих потрошков, а соленый ветер чертил суровые морщинки на рыхлых лицах пассажиров. Разъедутся они опосля круиза по разные стороны рухнувшей берлинской стены, соберут вокруг себя статичный хоровод таких же пузатых гансов и будут корчить прожженных морских волков, тщательно запивая вымыслы пенным баварским.

Но здесь нам всем — и офицерам, и матросам, и обслуживающему персоналу, следует посмотреть правде в глаза и признать – всем и каждому было сугубо наплевать:

Капитан Димитрис, курчавая копия льва Бонифация, стремился на остров Самос к юной албанке-любовнице. Теперь Димитрис часто курил крепкие Assos и подолгу щурился вдаль, где его ждала прелестная беженка из Тираны.

Смазливый помощник капитана Христо мысленно плясал сиртаки в обществе потных сластолюбцев. Ему грезился остров Миконос — колыбель чудного люда с альтернативными половыми взглядами.

Наплевать было и матросам-арабам. Они тщательно готовились к Рамадану, мирское их не волновало.

За десять минут до отхода яхты приехал веселый боцман Янис в больших черных очках и стал здороваться со всеми:

- Ясу, ясу, ясу.

Торопливо пробежался по всем присутствовавшим в крюмессе, пожамкал потные ладошки и зашел на второй круг:

- Ясу, ясу, ясу.

После третьего приветствия мы почуяли не доброе. Боцман снял очки. Под ними обнаружилась выпуклая пустота зрачков. Оказалось, что намедни боцман переборщил с нюхательными порошками.

Позже его спишут и, крепко взяв под волосатые микитки, препроводят в казенные пенаты для больных зависимостями.

Мы же крайней ночью крепко нарушили общественный порядок пляжа, употребляя греческий Кабернет Совиньон. Я приволок со стора чудесный картонный пак емкостью в десять литров. Чуть за полночь мы фальшиво затянули «За тех, кто в море», сорвали туники и омыли срам в молочном прибое.

Жар тел не остудился, и мы морально разложились на уютных телах стюардесс. Томные девичьи вздохи, песок меж юрких ягодиц да завистливые глаза греков. Весь сей разврат под дивными и яркими созвездиями. Что может быть прекрасней?

Теперь мы томились справедливым похмельем и усталостью красных глаз.

Неудивительно, что никто не обратил внимания на то, как волна покатывалась драматически, заставляя чаек гадить жидким пометом, как тучи завоевывали по тихому небесное пространство, и солнце пряталось за их хищными спинами.

Меж нами по-птичьи снует отель-менеджер с семитским профилем. Паникует, словцом крепким греческим не брезгует. Еще бы, ведь через пару часов должны были приехать туристы, а мы уставшие.

- Янис, говорит Вадим, донт ворри, еврисин гона би оллрайт.

И украдкой запивает трамадол Оранжатом. Две синички стюардессы Иришка и Маришка отчаянно борются с головной болью, созерцая томатный сок. Официантка спит, подперев лапками развратный подбородок. Лишь Татьяна, безликий обитатель подпалубной прачечной, преисполнена мрачной решительности. Ее приземистое лошадиное тело готово к любой работе: грузить провизию ящиками; таскать багаж чемоданами; расслаблять офицеров оральными. Усердное рвение, знаете ли, не шутка, а средство передвижения по карьерной лестнице.

Таня предусмотрительно не приняла участия в наших ночных оргиях и глядела на нас теперь с усмешкой.

Да плевали мы на ехидцу разнорабочих!

Отель-менеджера, как и боцмана, зовут Янис (за глаза мы называем его – Деятелем). Что не удивительно — каждый третий грек Димитрис, каждый второй Янис. Закажите густую арабику в прибрежной кафешке и громко окликните:

- Димитрис? Янис?

Добрая половина посетителей кафе характерно оглянется.

Пройдитесь по вечерним афинским улицам и познакомьтесь со встречными гречанками. Абсолютно точно — одна из них окажется Димитрисом, две — Янисом. В Греции плодотворно заколосились ростки проклюнувшейся толерантности. Двадцать лет уже как потомки Демокрита — члены Евросоюза.

- Простите вы член ЕС?

- Член, член...

Покончив с формальностями, Янис скрылся за чертогами ресепшена, где удачно заснул.

Делать нечего – я пересчитал моих подчиненных, отдал беспрекословные приказы. Они меня рассеяно выслушали, неблагодарно послали наяривать половой хобот и разбрелись по яхте.

Мое поприще – руководитель ресторанного дела и по совместительству бармен ночного подиума со стойкой на верхней палубе. Работа не пыльная, но вредная. Шутка ли, каждое утро сосредоточенно копошиться в особенностях греческой кухни, снимать пробы, едва главный кок Маки с вечной губной сигареткой отвернется к жаровням.
Так же на кухне имеется расторопный ложкомой Михалис. Он тщательно контролирует блюда, выгадывает себе деликатесы, снабжает растущий организм витаминами.

Ежевечерне я проверял крепость градуса из ювелирной тары в баре. Сурово избавлялся от неподобных напитков, предварительно дезинфицируя их колой.

Еще одна приятная обязанность — следить за работой стюардесс в каютах, где я их невозбранно тискал, а иногда и того боле.

Приехали туристы из немецких весей, проснулся Деятель и мы встретили дорогих гостей разудалым welcome-party. Согласно договору «Посейдон» обязан был развернуть белесые холсты парусов. Надо – значит надо. И мы зашелестели по водным колдобинам, под громкий хруст балунов.

Некоторое время я бессмысленно курсировал меж кухней и каютой и тайно воровал вино со склада. Работал!

С открытой палубы доносился стрекот фотографических машинок фирмы Canon. Гансы в забавных шортах на подтяжках старательно фиксировали каждый наш пройденный метр в высоком фотографическом разрешении.

Через час чайки осмелели, оккупировали такелаж и принялись метко стрелять за крахмальные воротнички офицеров.

Первый раз яхту взболтнуло яхту в аккурат с исчезновением пернатой своры. Непрывыкшие к стихии гансы подернулись зеленцой, метнулись прочь с открытых палуб и прочно заполнили питейное заведение. Трепеща от возбуждения, залопотали что-то на своем, вражьем. Пришлось отпаивать их шнапсом.

С теплотой и любовью поглядывая на престарелых выпивох, я трудолюбиво выписывал чеки. Когда неспокойная арья требуха остудилась высокоградусным успокоительным, я позволил себе живительный коктейль. Достал сопутствующее и украдкой наполнил емкость.

- Ясу…

Тихо зашуршал вкрадчивый голос, с ноткой очереденого ворнинга за моей спиной.

Я испуганно звякнул ободком об горло стеклянной емкости.

- Да, Сотона!

Еще одно такое предупреждение и я мог окончтально собирать чемодан перед финальным самолетом на родину.

- Вот а ю дуинг, спрашивает голос, хиар?

За спиной стоял деятель и зло щурился.

- Да вот, говорю, коктейль колдую. Кто заказывал ром колу? (громко).

Немцы изогнули безымянные лица вопросительным знаком.

- А-а, никто, говорю, ошибка вышла, шеф.

Стою каюсь, Янис таращится с подозрением, недоброе мыслит.

- Иди-ка ты, говорит, отдыхать. Скоро ужин, апперитивы оливками в сухом мартини, дегустация.

Как будто, думаю, бюргерам интересен ваш кисляк. А вслух:

- Вас, понял! Удаляюсь.

Заглянул в бар, оставил на барном столе извещение:

«Извините, вы можете найти бармена в ресторане»

Спустился в ресторан, оставил на барном столе извещение:

«Извините, вы можете найти бармена в баре»

Во время предыдущего круиза это алогичная конструкция произвела фурор и кипение американских мозгов.

После сытных осьминогов и баночки пива, захотелось подымить самокруточкой задумчиво в опоясывающие яхту ветра на палубе да перекумарить ломки сна полуторачасовым забытьем.

Недолгий путь к целебной каюте лежал через ресторан. В ресторане мне попался говорливый Вадим. Я задержался и решил обсудить с ним последнюю новость:

Участница американского общества солдатских матерей в ответ на предложение российского врача — попытаться совместно попытатся сообразить мир в Ливии ответила:

«Уважаемый мистер Прохоров, мы рвали и будем рвать Ливию. А вас мы будем иметь в сгибы локтей и уничтожать физически. Такие народы, народы как ваши не имеют права жить на одном шарике с американской нацией.

С уважанием Сарра Коннор, мать Джона Коннора, и внештатная любовница металлического чурбана Терминатор. Господи храни америку.»

Стоим, перебрасываемся высокими политическими терминами, благословляем Америку. Солидная интеллектуальная беседа двух господ
Деятель заливается отчаянным храпом, стюардессы украдкой ,

Неожиданно стихли звуки, стало весьма неуютно. Промеж нас с Вадимом упала печенюха, неспешно перекатилась ребристыми боками и замерла в полуметре. Мы проводили ее ленивыми взглядами.

В какие-то пару мгновений лакированный пол рокируется с крепким верхом.

В запотевшие иллюминаторы отчаянно щемится огромное количество соленых брызг.

Бокалы сыпятся с рампы на голову.

Два громадных грилля извергают из ребристых недр аппетитные кусочки кальмарьих щупалец и опрокидыватся

Усердно поливает пространство кофейной мочей кофе.

Качая маятник (спасибо тебе мой лысый дядшка тренер!) я уворачиваюсь от двух стульев маятником, но пропускаю коварный удар столика.

В образовавшемся затем водовороте сервиза, столовых режущих предметов и рукодельных скатертей я немного замешкался.

Тощее, героиновое тело Вадима захлебнулось сухофруктами, его ухо настойчиво домогалась фруктовая ваза. Внезапный порыв прийти на помощь неумехе сорвался. Я поскользнулся на аккуратной лужице мочи неизвестного автора.

Вольно раскинувшись на спине, я ощутил как на меня набросились фужеры. Перебив и передушив дерзкий хрусталь, я стал трудно карабкаться через завалы, форсируя раскрытую дверьми наготу мебели.

- ААА Малакииияяяя

В опасной близости пролетел Деятель, хлопая ноздрями и подпуская жидким на пол ( так вот кто наделал лужу!)

Я вяло окликнул Вадима заплетающимся языком:

- Лови шефа!
- Да пошел он на…

Янис ловко остановил покатым лбом стену, взорвал резкий салют звездами из глаз и собрал внезапно возникших чертиков кастрюльку со словами:

- Знатный будет супчик с чертятинки!
Но морок завершился, Деятель ошалело оглядел ресторацию и завопил.
Кричит, безумствует:

- Рятуйте китайский сервис и залупу Аполлона, бляди!!!
Затем и вовсе перешел на греческий бессвязный, стал грести под себя развалины посудной Помпеи:

- Моя прелесть, вааай.....

Тусу емся немного погодя мы с вениками. Вадим усердно хохочет и запивает трамадол.
Очередной рвотный приступ моря бьет в покатые бока яхты. Нелепые взмахи и открытые позы с растаращенными руками.

I Believe I Can Fly

Без лишних понуканий в голову прокралась мысль – Remy Maritn!

Я же надежно спрятал его в стеклянных закромах бара…

Нелепое сальто мортале и я в своем баре. Но что я вижу – коньяк на месте, а кресла пусты…

Волны заливают палубу, троса неистово лупят по корме, яхта мастурбирует
и среди етой вакханалии маршируют мои гансы со словами:

- Я воль, я воль…